Туризм
Выставки
Мероприятия
Экспозиция «Отдел природы»
Экспозиция «Штуфной кабинетъ»

Краеведение и туризм

30.10.2021

Вторая родина


Все в поселке находилось под строгим контролем коменданта Азанова — жителя ближайшей деревни Добрынино. В помощники он взял ссыльного Кириченко. Власть коменданта была неограниченной в таежных условиях того времени...

В первые два года отчим работал на лесоповале, обрубке, раскряжевке и укладке. Труд был тяжелым и непривычным. Начался 1933 год, а с ним и голод. Ежедневное недоедание, тяжкая физическая работа, плохая одежда, на ногах липовые лапти, как их называли «берендеевы сапоги». Чтобы не замерзнуть, надо было без конца двигаться. Местная власть прогрессивно сокращала норму хлеба. Люди ели всевозможные травы, толченую кору, грибы, в том числе и несъедобные, доходило дело и до лягушек. Летом в тайге заедал гнус, ночью в бараках донимали клопы. Постепенно у людей таяли силы, и они умирали.

Моих дедушку с бабушкой в силу их преклонного возраста не выдворили за «межи Украины», а пустили блуждать по белому свету. Так я потерял вначале деда, а потом бабушку. Это была моя вторая утрата после смерти отца Сергея Ивановича. Летом 1933 года умер мой отчим Алексей Емельянович, отец брата Андрея и сестры Гали. Похоронен он был не по-людски: скорчившийся от голодных судорог, без надлежащей могилы и надписи, куда можно было бы принести цветы, поклониться праху. Спрятали человека в землю наполовину с камнями, будто головешку зарыли. Некому было хоронить его: те, кто мог — были на работе, а кто оставался в поселке — не в силах. Не найти и поныне того места. Это была моя третья по счету трагедия-утрата.

Мать овдовела во второй раз, оставшись в чужих и глухих местах без малейших средств к существованию с тремя детьми. Мне, самому старшему, шел 12 год. В то время она работала на сборке сосновой живицы. В одной руке ведро, в другой — деревянная палочка-скребок. Так с раннего утра до позднего вечера, весь световой день, ходила от сосны к сосне, пока не набирала норму — 12 килограммов живицы. Сера въедалась в руки, лицо, волосы. Работали и подростки. И только в отдельных случаях ослабевшие, больные, дистрофичные освобождались от работы на лесоповале и переводились на легкий труд: раскорчевку тайги, вырубку леса под пахотные земли неуставной артели «Верный путь» (такое издевательское название придумал комендант).

Председателем артели стал его помощник — Кириченко, который всячески угождал коменданту, глумясь над своими же земляками. Комендант разъезжал по поселку верхом на лошади по кличке Делегатка, с наганом на поясе и с плеткой в руках. Говорили, что эта лошадь была в Москве на сельскохозяйственной выставке, поэтому ее так и прозвали.

Была в спецпоселке и холодная каталажка, в которую Кириченко сажал «отлынивающих» от работы истощенных дистрофиков. Однажды, во время раскорчевки делянки, он заставил больного, обессилевшего мужчину стать на пень, собрал возле него всех остальных и начал стыдить: «Смотрите, люди, на пне стоит симулянт и лодырь. Он не хочет работать». И от себя по-украински добавил: «Треба робыты, щоб було шо исты и в чем ходыты».

Милосердие тогда сводилось к тому, что больных не добивали, а давали им умереть самим... раньше времени. Чтобы не дать умереть с голоду нашей семье, я, как самый старший из детей, ходил за милостыней по местным деревням Надеждинского района: Двадцать пятое, Тараканово, Добрынино, Нижнее и Верхнее Денисово. Добирался и до Романово, что располагалось в 23 километрах от спецпоселка, и попрошайничал: «Люди добрые, подайте Христа ради, два дня маковой росинки во рту не было». А вслед доносилось: «Много вас тут таких ходит. Подай ему пару картошин и буде, обойдется. Бог подаст». Голод — это не только светлые мечты о еде, но и жестокие кошмары страха. Часто приходилось ночевать под заборами в деревнях или в лесу.

Брат Андрей пас коз, мастерил балалайки, санки и другие поделки. Однажды комендант спецпоселка застал его за этой работой и спросил:

— Что делаешь, Москаленко?

— Санки...

— Зачем?

— Поеду на Украину.

Вот что значила для нас Родина, и для старого, и для малого.

Мой друг и товарищ школьных лет Иван Васильковский (ныне покойный) родом из села Недригайлова Сумской области во время войны и после нее побывал во многих капиталистических странах скитальцем-пленным. Из Нью- Йорка писал мне, своей сестре и брату: «Те стежки-дорожки, по которым в детстве бегали мои ножки, не променяю на весь прогрессивный мир».

Борьба с голодом

За милостыней по деревням я отправлялся обычно один, ходить компанией было невыгодно — не всех оделяли. Местные презирали нас, детей «врагов народа». Они могли побить, натравить собак, закрыть в сарай. Как-то пошел я в деревню Добрынино. День выдался неудачным: куди не постучишься — всюду от ворот поворот. Никто не подал даже сырой картошки. Пошел обратно с пустой сумкой за плечами. И тут в поле заметил табун овец с ягнятами. Не выдержал, схватил ягненка и хотел было его задавить, но он вдруг жалобно заблеял. Мне стало жалко, я осторожно положил его на землю и побежал от того места. Так закончилась моя охота.

Летом 1932 года мы с матерью пошли в деревню Куропашкино менять ее репсовую юбку на что-нибудь съестное. Вначале повезло. Выменяли ведро кислого молока, обрадовались: будет чем замутить похлебку и создать иллюзию аппетитной еды. Вечерело, а тут еще сыпанул ливневый дождь, началась гроза, а кругом дремучий лес, темно, кочки, собачья тропинка. Мать часто спотыкалась, падала, словом, ведро молока мы не донесли, расплескали его в пути. Пришли в спецпоселок с пустым ведром: ни молока, ни материной юбки.

Весной того же года по нашему поселку прошел слух, что в деревне Титово, что в двадцати километрах, из колхозного овощехранилища выбрасывают гнилую картошку. Решили и мы с братом Андреем «полакомиться». Взяли котомки, надели новые липовые лапти и двинулись в путь-дорогу. Старинный тракт в тайге так зарос березняком, что не видать и неба. На все пути ни одного селения. Иногда попадались навстречу такие же, как мы, путники — чуть живые ссыльные с котомками на спинах, плотно набитыми добычей: картофельным гнильем.

Наконец и мы добрались до овощехранилища. Выбрали еще не совсем разложившийся картофель, помыли в реке, сложили в котомки. Нашли старый ржавый лист кровельного железа, тоже подобрали и двинулись в обратный путь. Невероятно хотелось есть. Зашли в лес, развели костер. На лист наложили гнилья, поджарили его без соли, подкормились и отдохнули. На душе потеплело, мы пошли дальше. И вскоре перед нами предстала ужасная картина: по обочинам трактора валялись люди — те, что раньше попадались нам навстречу. Они, видимо, объелись гнилой картошки, сели отдыхать, а встать уже не смогли, так и умирали. А мы все все-таки дошли до поселка.

В Петропавловское

В 1939 году поселок Вагран оказался неперспективным. Лес вырубили и сплавили по реке Березовке. Другого производства не оказалось и поселок расформировали. Мать со скарбом, двумя детьми и козочкой переселили в село Петропавловское, дальше на север. Я же в это время жил в Верхотурье, заканчивал девятый класс.

В Петропавловском жизнь была как у кочевых цыган: перебирались с одного места на другое, но материальное положение не улучшалось. Снова барак, те же проблемы. Долго семья мыкалась, пока брат Андрей с матерью не получили земельный участок под строительство и не купили полуразвалившуюся баню у местного вогула, приспособив ее под маломальское жилье.

К тому времени я переехал из Верхотурья в Петропавловское, в 1941 году окончил 10 классов Бокситской средней школы. Одновременно работал в школе делопроизводителем. С удовольствием вспоминаю моих бывших учителей: А. Захваткину, А. Бондину, М. Бучинскую, одноклассников: Васю Кравцова, Ваню Стукало, Веру Мухортову и других.

Климат на Северном Урале считался для здоровья человека весьма неблагоприятным. Быстрые переходы от тепла к холоду, сильные морозы косили людей. В 1818 году, например, для заводских работ медеплавильного завода в Петропавловское было прислано из южных районов страны 1000 рекрутов. В первый же год из них умерло 800 человек от непосильного труда и суровой зимы. О событиях того далекого времени повествует словарь Верхотурского уезда Пермской губернии.

И вот в это убогое Петропавловское село, в таежную глухомань в 1930 году поселили из южных районов страны «раскулаченных». Многие из них, не выдержав непосильного труда, холода, голода, тоски по родине, преждевременно ушли из жизни.

И стал город родным

Окончилась Великая Отечественная война. В 1946 году я уже со своей семьей приехал в Североуральск на постоянное место жительства. В кармане ни гроша, да и остановиться толком не у кого. Что делать? Чем заняться? Устроился на работу в жилкомхоз на должность управдома с окладом в 700 рублей (в старом исчислении). С трудом нашел временное жилье. Однако вскоре руководство рудника дало моей семье, состоящей тогда из трех человек, комнатушку в десять квадратных метров в трехкомнатной неблагоустроенной квартире с общей кухней. Через некоторое время горисполком выделил земельный участок под строительство дома, а рудник в порядке помощи ссуду 12 тысяч рублей. В этом доме мы вырастили детей и сейчас живем с женой.

Возле него разработали участок земли, выкорчевали около пятидесяти пней. И хотя были молоды, для себя с женой решили: сначала надо заиметь свою крышу над головой, обеспечить себя картофелем и другими овощами, а после можно будет и повеселиться. Поэтому пришлось забыть сабантуи, танцплощадку, в кино выбирались только по воскресеньям, да и то на последние сеансы. А как же строить свое благополучие? Не с танцплощадки же!

В первый же год жизни в новом доме посадили картофель, собрали осенью отменный урожай. Это придало нам силы, подняло настроение, словом, жить стало лучше, веселее. Потом развели свой сад. Весной любовались яблоневым цветом, осенью — обилием «ранеток». Яблоки, хоть и не южного вида и вкуса, но выращенные своими руками в столь суровом краю, нас очень радовали. Затем посадили смородину, иргу, крыжовник, лесную жимолость. Так появились в семье свои варенья и компоты.

Да, суров наш уральский край. В отдельные годы заморозки случаются уже в первой половине июля. Когда-то считали, что от земли здешней не дождешься доброго урожая. Дескать, почва каменистая и неплодородная, да и погода не балует изобилием тепла. Словом, из-за суровости климата земледелие долгие годы находилось в зачаточном состоянии.

Но появились южане, в основном те, кто был раскулачен и выслан сюда в 1930 году, они стали развивать земледелие, вовлекать в это дело и местных жителей. А чтоб были свои картофель, овощи и фрукты, хоть и не ахти какие, надо пораньше вставать и попозднее ложиться.

С годами рос Североуральск, хорошел, расстраивался. Появились десятки зданий административного и культурного назначения, покрылись бетоном и асфальтом улицы. Милее и человечнее стали эти места. От городского шума подальше в тайгу подались дикие звери. Но даже теперь я не пытаюсь поставить для себя на первое место ни Североуральск, где я живу, ни свою родину — Украину, родное село Христановку. И то, и другое для меня дорого.

Говорят, что отнятую родину трудно обрести где-либо, но я ее обрел — на Северном Урале.

Иван Олифир, газета «Наше слово» №104 (7131), 106 (7133), 107 (7134) от 30 августа, 4 и 6 сентября 1991 года

J4au1yv2okg.jpg


Возврат к списку


Яндекс.Метрика